Все они были одеты лишь в серебряные перчатки с крагами и ножные латы, и у каждого вместо человеческой головы красовалась черная лошадиная.

Главарь с большим кольцом в носу, как у быка, произнес глубоким, раскатистым голосом:

– Чарли Хрустикраб, глаштины пришли требовать свою десятину по Закону и Праву Рыночной торговли!

– Да слышу, старая ты кляча, – проворчал паромщик, – небось не глухой. Получил еще утром повестку и все прочее. Не надо уж так официально.

Волшебный народ собрался на верхней палубе, дрожа и прижимаясь друг к другу в молчаливом ужасе. Все уставились себе под ноги, лишь бы не смотреть в глаза людям с лошадиными головами. Сентябрь разглядела в толпе Аэла, который качал огромной головой и тщетно пытался притвориться совсем невидимым.

– Детей вперед! – заревел один из пришельцев.

Грубые руки схватили Сентябрь, потащили и выстроили вместе с десятками других малышей прямо перед глаштинами, чьи глаза сверкали голубым и зеленым огнем. Сентябрь тоже опустила глаза и увидела рядом дрожащую малышку-оборотня. От страха на ее голове то появлялись, то исчезали шакальи уши. Сентябрь взяла девочку за руку и легонько стиснула.

– Не меня, – шептала девочка, – пожалуйста, только не меня.

Глаштины ходили вдоль строя, заглядывая каждому ребенку в глаза. Предводитель внимательно посмотрел на Сентябрь и даже приподнял ее подбородок, чтобы проверить зубы, но все же отправился дальше. Мужчины с лошадиными головами посовещались.

– Эта! – воскликнул предводитель, и вздох облегчения пронесся по толпе. У Сентябрь перехватило дыхание: она была уверена, что он показывал прямо на нее.

Но он показывал не на нее.

Малышка-оборотень завизжала в безудержном животном страхе. Она обернулась шакалом и, карабкаясь по ногам и спине Сентябрь, забралась к ней на плечи и ухватилась хвостом за шею.

– Нет, нет! – плакала она, крепко прижимаясь к Сентябрь.

– Что происходит? – едва не задохнулась Сентябрь, сгибаясь под тяжестью девочки-шакала.

– Она – десятина, и ничего с этим не поделаешь, – сказал паромщик Чарли Хрустикраб. – Пора бы уже повзрослеть и вести себя достойно. Паром проходит через территорию глаштинов. Они имеют право взимать плату. Никто не знает, в какой день они придут и кого выберут, но вам же всем надо в город, верно?

– Нет! Не я! Не забирайте меня! Мамочка, пожалуйста! Где моя мама?

Сентябрь увидела ее маму: черный шакал с золотыми ушами лежал на боку около одного из шезлонгов, в ужасе закрыв морду лапами.

– Это страшнее всего на свете! – Малышка прильнула к Сентябрь.

– Это эволюция, крошка. Прими как данность.

– Что они с ней сделают?

– Не твое дело, – огрызнулся предводитель глаштинов.

– Они меня съедят, – взвыл шакаленок. – Утопят! Запрягут и заставят таскать паром через реку туда-сюда!

– А что, хорошая идея, – оскалился еще один глаштин. Сентябрь только сейчас заметила, что все они сжимали в кулаках вожжи и отвратительные удила.

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – всхлипывала малышка, с бешеной скоростью оборачиваясь то шакалом, то девочкой, то снова шакалом, только белки глаз сверкали. Сентябрь подняла руки, чтобы приласкать ее и успокоить, вытащила когти из своих волос и убрала хвост с шеи. Теперь она качала щенка шакала на руках, хотя и неуклюже, потому что щенок был совсем не маленьким. С каждым всхлипом мордочка превращалась в личико и обратно.

– Неужели вы не можете взять что-то другое? – в отчаянии спросила Сентябрь. – Неужели это обязательно должен быть ребенок?

– Это должна быть кровь, – тихо ответил глаштин. – Ты предлагаешь себя вместо нее? Это допускается.

К чести Сентябрь, она на секунду призадумалась над этим вариантом. Плавать она умела и вряд ли утонула бы, к тому же они, между прочим, и не говорили, что собираются кого-то есть. Будучи лишь Немножко Бессердечной, она не могла укачивать дрожащее дитя и при этом не желать избавить его от ужасной участи быть выброшенным за борт. Однако она не желала оказаться десятиной и не хотела умирать, вот нисколечко не хотела, даже возможности такой не рассматривала.

– Нет, – прошептала она, – я не могу. Может, что-нибудь другое? У меня есть рубины…

– Мертвые камни, – фыркнул полуконь-получеловек.

– У меня есть пиджак и туфля.

Все уставились на нее.

– Ну нет у меня больше ничего! Но я не могу вам позволить забрать ее, она всего лишь ребенок, бедняжка! Разве можно так пугать детей?

Глаштин сверлил ее взглядом. Голубой огонь пульсировал в его глазах.

– У тебя есть голос, – сказал он медленно, – и тень. Выбери что-нибудь одно, и я возьму это вместо перевертыша.

Вы можете подумать, что выбор очевиден, но в душу Сентябрь закралось подозрение. Не бывает в Волшебной Стране таких простых сделок. И все же – голос терять нельзя ни в коем случае! Как она будет разговаривать с Аэлом? Как она будет петь? Как объяснит маме, куда она уезжала? Так или иначе, нельзя позволить девочке, которая до сих пор крепко обнимала ее за шею, исчезнуть в глубине реки. Даже если они ее не утопят и не съедят, малышка не хотела идти с ними, и Сентябрь все это совсем не нравилось.

– Берите тень, – сказала она. – Берите. Хотя у нее и нет крови, как известно.

Она опустила оборотня на землю, и малышка бросилась к маме, превратившись на полпути в щенка. Шакал и шакаленок скулили и облизывали друг друга. Глаштин протянул руку в сторону Чарли Хрустикраба. Эльф отстегнул от пояса уродливый ржавый нож с зазубренным лезвием и передал глаштину.

«Сейчас будет больно», – успела подумать Сентябрь, прежде чем глаштин схватил ее, развернул и начал водить ножом вверх-вниз вдоль позвоночника. Ей стало холодно и дурно. Нож издавал звуки, похожие на треск рвущегося шелка или на хруст костей. Она подумала, что потеряет сознание, настолько ужасной была боль, расползающаяся по спине. Но плакать она не собиралась. Наконец раздался тошнотворный треск, и глаштин отошел с куском чего-то в руке. Единственная капля крови упала с ножа на потертые доски палубы.

Глаштин положил этот кусочек чего-то перед собой. Тот растекся темным пятном, слегка поблескивая, и поднялся в виде девочки ростом с Сентябрь, с ее глазами и волосами, только состоящей из черного дыма и тени. Медленно тень-Сентябрь улыбнулась и сделала пируэт на одной ноге. Улыбка была отнюдь не милая и не добрая. Тень протянула руку глаштину, а тот – ей, тоже улыбаясь.

– Мы забираем ее под воду и будем ее любить и ставить во главе всех наших парадов, – сказал он. – Ибо она получена в дар, а не отнята, а это единственная настоящая собственность.

Тень сделала реверанс. Сентябрь этот реверанс показался зловещим, если так можно сказать о реверансе. Она уже не была уверена, что поступила правильно. Конечно, она будет скучать по тени, и, конечно, глаштин задумал недоброе. Но было уже поздно: глаштины все одновременно прыгнули за борт, при этом тень устроилась на плече у предводителя. Толпа сказочных существ в изумлении смотрела на Сентябрь. Никто не решился заговорить с ней. От-А-до-Л наконец пересек палубу, чтобы обнять подругу. Его запах был таким знакомым, а кожа такой теплой, что Сентябрь тоже обняла его за колено.

– Чарли, – тихо спросила она паромщика, – я правильно поступила?

Паромщик покачал седой головой:

– Правильно или нет, что сделано, то сделано.

Сентябрь посмотрела на мерцающий вдали город, весь из сияющих башен. Затем взглянула на воды Барлибрум.

Шесть лошадиных голов скользили в воде к носу парома, закусив удила. По их спинам скакала и танцевала девочка-тень, чей призрачный смех был едва слышен из-за плеска волн.

Интерлюдия: Путешествия ключика

Будучи читателями наблюдательными и смышлеными, вы, должно быть, уже гадаете, не забыл ли ваш беззаботный рассказчик о драгоценном ключике, который так преданно последовал за Сентябрь в Волшебную Страну. Отнюдь! Однако приключения ключика по определению не так бурны, как приключения девочки, куда более бесхитростны и преисполнены одиночества.